Эссе от Александра Солодова

А вот еще пара эссе азовчанина Александра Солодова...

Напомним, что эссе́ (из фр. essai «попытка, проба, очерк», от лат. exagium «взвешивание») — литературный жанр, прозаическое сочинение небольшого объёма и свободной композиции.

Повторимся, чтото эссе выражает индивидуальные впечатления и соображения автора по конкретному поводу или предмету и не претендует на исчерпывающую или определяющую трактовку темы (в пародийной русской традиции «взгляд и нечто»). В отношении объёма и функции граничит, с одной стороны, с научной статьёй и литературным очерком (с которым эссе нередко путают). А с другой стороны — это маленький философский трактат.

Некоторыми теоретиками эссе рассматривается как четвёртый, наряду с эпосом, лирикой и драмой, род художественной литературы. И они, как считают в «НАГ.RU», правы.

Интересно и познавательно читать написанное земляком. Ходит рядом нами. Думает…

СОСЕДИ

Ненавидеть – легко. Общаться – сложно. Понять – невозможно. Да и не надо понимать, потому что они – соседи. Они, как я. Меня тоже легко, сложно и невозможно.

Все соседи – это Россия. Большая многоэтажка, за пределами которой избы и аулы, коровы и сто раз отремонтированные «Жигули». Русский сливается с еврейкой, дабы уехать далеко за счастьем, чеченка готова перерезать глотку тому, кто плохо скажет о её татарине, пристань в Черном Яре качается, потому что течёт река Волга, россиянин гладит волосы россиянке в ожидании зарплаты.

Кто мы?

Мы суть колоссального пространства. От бывшего Кенигсберга, до нынешней Чукотки.

Мы - её плоть и надежда.

Привет, говорю я россиянке.

Привет, говорит она.

Можно пригласить вас на ужин, говорю я.

Пошел ты… говорит она.

И она права.

Потому что еще не совсем ела в макдонольдсах, и твердо знает, что хотя бы нужно назвать своё имя. Но читала, или слышала, что за ужином следует завтрак. У неё хорошие родители. Или на столе хорошие книги. Или у неё смешная родинка, которая думается ей некрасивой.

Впрочем, что тут говорить, разные россиянки бывают.

Звиздец, говорю я соседу.

Так, подробнее, говорит он.

Мне просто одиноко, говорю я.

Ты либерал, что ли, с плохо скрытым подозрением спрашивает он.

Да пошёл ты, говорю я.

Так, понятно, у меня есть маринованный огурчики, говорит он.

И мы сидим вчетвером (он, его жена и их собака, которая тут же начинает искать языком в моей голове блох, любовно заглядывая в моё лицо), и поем вместе, например, Любэ.

А утром, завистливо, тот, что с пятого этажа, выносит мусор, и говорит, что мы перевирали слова.

Такие соседи. И от этого никуда не денешься.

А слова мы не перевирали. Потому что пели другое.

ВЕТЕРАНЫ

Ну, понятно. Один воевал. Другой строил. Третий, четвертый. Скоро и я стану ветераном. Чего
ветераном я стану? Чьим? Почему, наконец?

Я придержу ему монументальную дверь в подъезд. Помогу добраться до другой двери в его квартиру.

Слезы внезапно возникнут на моем лице девятого мая. Хотя плакать не люблю и не умею.

Перечитавший тысячу и одну книгу, вдруг задумаюсь, как изгоняли вшей в окопах.

Представлю вдруг себя, там, на стройке, к примеру, в тайге, или на Колыме.

Представлю, и задумаюсь о вони и крови многочисленных портянок в отдельно взятом бараке.

А чем отличаются щи от счей?

Почему они так яростно рвутся на свои дачи и отчего запасаются картошкой на зиму? Ведь вот она, картошка, через дорогу, на рынке…

Почему не улыбаются, когда Кузнечик в «Бой идут одни старики» шутит?

Отчего я пацаном, когда принес вкусно пахнущую гильзу от мелкокалиберки со стрельб на НВП, не понял деда, который брезгливо и с ненавистью ко мне, внуку, сказал – выбрось эту дрянь…

Зачем они поглаживают кирпич как женщину, перед тем как положить его в кладку. Ложок, тычок, называют они, этот кирпич, по имени.

Ну, к черту ли сидеть на лавочке перед подъездом, тыщу раз перебирая в своей компании кто был лучше: Брежнев или Андропов?

Блин, купил бы себе джинсы, и ходил бы гоголь-моголем… Так нет – ходит в старых штанах, а его старушка выводит на них стрелку, и штаны уже поседели, и вообще…

Если о политике, на кой хрен они до сих пор любят коммунистов, которые сожгли, предали, убили всё то, во что я и сам верил в детском саду?

Они с подозрением смотрят на нынешний российский триколор.

Они говорят об осколке, который до сих пор валяется в спине, потому что удалить нельзя – болячка.

Они едят сало сало от той продавщицы на базаре, которой верят.

Они молчат на очередных похоронах соседа по многоэтажному, и нелепо сделанному дому, их сверстника, такого же старика. Молчат, и всё. Не говорят. Речей не произносят. Даже на поминах.

Они пахнут «Шипром» и «Беломором». Покупают «Приму» и стыдливо пшикают на себя туалетную воду, подаренную невесткой на 9 мая.

Один из них сказал ветерану Афгана, который, прыгая на костылях, начал забываться: - Давай, садись рядом... Што орать-то?

У них не рубашка, а кольчуга. И морщины, как кора на мудрых и столетних деревьях.

Почему, почему, почему? Потому что конь в пальто.

Потому что, они – и прошлое и будущее.

Знаю, что я тоже стану пенсионером. Нелепое и глупое слово – «пенсионер»

Чего ветераном я стану?

Жизни?

Нехорошая участь, замечу я вам…