АЗОВ. АЛЕКСАНДР ТИТОВ. Возродимся ростками, чтобы снова…

               Живет среди нас, в Азове, АЛЕКСАНДР ТИТОВ. Большой Поэт. 

Читая которого, ощущаешь, насколько велик русский язык, и насколько значительны мысли, в нем живущие, и рвущиеся наружу. И от них никуда не деться. АЛЕКСАНДР ТИТОВ ими мыслит и этим занимается, предлагая своему пониманию мира выход в свет, к людям. И у него получается, а не случается. Это очень важно.

Настоящие стихи. Настоящая Поэзия.

У АЛЕКСАНДРА ТИТОВА серебряный звук, что мы услышали в начале XX века, превратился в пространство XXI-го. Совсем, лично для меня, неожиданно. Я, наивный, и не думал, что этот металл, в котором много чего, найдет другого металлурга. Обретет иные обертоны и иные твердость, упругость. И станет совершенно иным, чем можно справедливо гордится. И восхищаться.

Как хорошо становится в тебе, когда читаешь Настоящее! Хочется бежать на улицу и читать взахлеб прохожим то, что уже стало плотью и энергией нашего времени. Но сдержишь себя. Не хочется, чтобы о тебе говорили, как о городском дурачке.

Бродский как-то заметил, что по-настоящему Поэзию понимают лишь около двух процентов народонаселения Земли. Сурово. Но, боюсь, справедливо.

Вдруг вспомнилось, как ко мне подошел хороший человек, пишущий стихи, и сказал, что уже распределил места поэтов в Азове. Там было первое место, второе, и третье. Я промолчал. Это же не соревнование. Это вообще не спорт. И даже не преферанс.

Это – глубина, из которой, если тебе Господь дал дар, положив руку на плечо, никогда не вернуться.

А то бывает: сверху голубь, извините, какнул, а вы подумали – вот ОНО. Рука. Та самая.  

Кто-то желает оспорить?

Рискните.

До красна, до дождливых брызг

Ворошили покой и гладь,

Чтоб святое желание Жизнь

Не пропахло глаголом Жрать.

С уважением к БОЛЬШОМУ ПОЭТУ АЛЕКСАНДРУ ТИТОВУ и по поручению редакции НОВАЯ АЗОВСКАЯ ГАЗЕТА.РУ

Юрий Кислов

***

Я пропах этим серым днем.

От тумана с утра слеп.

Где-то прячут себя в нем

Сотни солнц из чужих неб.

Где-то гибельность паутин

Стережет тревожный паук,

Где-то пьет белолобая синь

Молоко грозовых пеструх.

Где-то зреет в горах снег,

Тянет дым из печных труб.

Где-то тонкая нить вех

Слов моих из чужих губ

***

Станет незачем спорить о том, кто был прав, кто – дурак.

Спор окончить гораздо важнее, чем выиграть в споре.

Я оставлю тебя, я продам свой некупленный фрак,

Чтоб уехать куда-то на край тридевятого моря.

Там, на самом краю, где по небу вальсирует смех

Пересоленных чаек, где ветром украшены снасти,

Обнаружу себя состоящим на треть из прорех

Ускользнувшего счастья.

***

Так «до свиданья» превращается в «прощай».

Остывший чай. Сквозняк по занавеске.

За окнами - столбы и перелески.

Столбы и облака. И, невзначай,

Разбросанные кем-то «извини»

По коммунальным сумеркам плацкарта.

И ложка в подстаканнике звенит,

Вползая в промороженное завтра

Со скоростью,   доступной поездам.

И, где-то там, внизу, колесный круг

Вбивает в часовые пояса

Отрезки звуко-времени. Под стук,

Порой перерастающий в набат,

В квадратах календарного пространства

Мерещится спасительное «здравствуй»,

Подаренное в спешке наугад.

***

Заключены пари.

Выкрашены мосты.

В белом поводыри

Красным кропят персты.

          Тучи висят пестры.  В

          Небе осенних дождей

          Лодочник нетороплив

          Окриками «скорей»

Парки, уставшей прясть,

Утяжелен висок,

Лаем раскрытая пасть

Целится наискосок,

          В горле першат слова,

          Лопается слеза

          Солнцем. Несет голова

          Над собой небеса

Северные быстрей,

Чем остывает страсть

Улиц и площадей

К лету. Надежней красть,

          Нежели брать взаймы,

          Мысли и чувства впрок

          У лабиринта зимы

          Переступая порог.

***

На окне кусты герани,

Под крыльцом собачий лай.

Православные славяне

Где-то здесь искали рай.

Край снегами перекошен

И не высмотреть ни зги.

Расплескались по пороше

Чьи-то шустрые мозги.

Мать-земля всегда сырая

Всех простит и все поймет.

Растерял ключи от рая

В поле сельский идиот.

Кто доверил, чем накажем,

Или, может быть, простим?

Бродит по дворам с поклажей

Подзаборный херувим.

За нелегкую забаву

Перетянуты хлыстом

Мы искали переправу,

Но не помним через что.

И никто, увы, не знает

Для чего и почему

Сто дорог, ведущих к раю,

Приводили нас во тьму.

Кто-то спутал накануне,

Нам назад, а не вперед…

Щурит глаз, пускает слюни

Неподсудный идиот.

За стеной старуха злая

В белой пряже прячет свет.

Хрена ль толку в этом рае?

Может - рая вовсе нет!

Погрозя, нестрого, пальцем,

Бросить головы в постель

Приглашает постояльцев

Бельмоглазая метель.

И, несолоно хлебавши,

Переступит за порог,

Пряча в грудь рудничный кашель,

Нераспятый чей-то бог.

***

Сходил по осени с ума,

По желтым улицам шагая.

За тем следили, не моргая,

Чужими окнами дома.

          Запоминая кожей стен

          Прикосновенья, звуки, тени.

          Домам всегда известно где мы.

          При этом безразлично с кем.

Не от того ли, милый друг,

Мне хвастать незачем и нечем,

Что не решил противоречий

О стыки рельс колесный стук,

          Сопровождающий обмен

          Пространств железными стадами

          Вагонов, знающих куда мы,

          Не представляющих зачем.

В одном спасение – писать,

Меняя строчки на минуты.

В надежде – тем мудрее утро,

Чем перепачканней тетрадь.

          Сплетая буквы в тесный ком,

          Шуршать словами и листами,

          Пока бумага не устанет

          Грустить неведомо о ком.

***

Тощий март огрызается сверху сосулек клыками,

Десна крыш истекают голодной слюной поутру.

Хворь проснулась и в небе сбивается в тесные стаи.

Тетивы их звенят на холодном весеннем ветру.

Не прошу ничего. Укрываться теперь невозможно.

Генерал ПВО пропивает последний мундир.

Исподлобья гляжу, поднимая глаза настороженно,

Как бормочет от счастья до сердца простреленный мир.

***

Знаю, каждый из нас грешил

Нежеланьем вживаться в роль.

Если было терновых сил

Для добычи осиновых воль.

Когда пряничный рай и кнут

Нас дробили на тьму и свет

Мы рыхлили небесный грунт

Розой, сколотой о парапет.

До красна, до дождливых брызг

Ворошили покой и гладь,

Чтоб святое желание Жизнь

Не пропахло глаголом Жрать.

***

В закадычных пучинах пульсирует краденый страх.

Привокзальный философ, торгующий жалость на вынос,

Привлекает своей новизною бродячих собак

И улыбку особы, с утра потерявшей невинность.

От прогноза синоптиков крыши текут без конца

И об окна стучит юго-западно-северный ветер.

А страна в сотый раз не заметит потери бойца

И боец, потерявший страну, ничего не заметит.

***

Неискренняя исповедь стиха

Как шелуха столетнего упрямца.

И вряд ли есть намеренье бояться

Не доводить позором до греха

Неблагонравных дам из светских лож

(И что они забыли в этих ложах?).

А у меня за пазухой есть ножик.

И у тебя, не друг, с собою нож.

Давай же улыбаться, не стыдясь

Дарить друг другу яд рукопожатья

И не искать достойнее занятья,

О, мой высоконравственный паяц.

***

Когда дверь будет скована в скрипы замков

И меж пальцами скомканный запах духов

    Ускользнет мимо бронзовой маски лица,

    Когда встречное небо в тоске без конца

Намотает на ветки крикливый рассвет,

Заменяя своим безразличием бред,

    Не заботясь о записи дня и числа,

    Когда верный хранитель добра (или зла)

И к друзьям и врагам повернется спиной

Возникает Никто. Он, прикинувшись мной,

    Обыграет в молчанку голодную дрожь

    Стылых капель воды, имитируя дождь,

Пролетающих сверху на ловчую сеть

Жадных глаз, неспособных еще разглядеть,

    Как в песочных часах перемолотых тайн

    В комьях розовых перьев банальнейший рай,

Не умея, не зная дороги назад

И не чувствуя свет, превращается в ад,

    Восхищенный конечной своей пустотой,

    Захлебнув подвенечные губы «не той»

Теплотой от бессилия пролитых дней,

Переполненных думами, но не о ней,

    Станет жить прежней жизнью, ни в чем не виня

    Никого, кто давно заменяет меня.

 ***

Через годы и года,

Километры и пространства,

Через пропасть «никогда»,

Через трезвости и пьянста,

Искореженные сны,

Перечеркнутые грани,

Через бледный диск луны,

Через свет поутру ранний,

Через зной, через мороз,

Через страстные объятья,

Через тайны мертвых грез

И проклятья в белых платьях,

Через пристальный закат,

Отгоревшие мосты,

Через тысячи преград

Снова шлешь надежду ты.

***

Отшумел, отгрустил, опустел.

Я заложник осенних встреч.

Как голодные клювы стрел,

Как от холода звонкий меч.

В лужах времени без воды

Незаметны для ловкости глаз

Лепестки превращают в дым

Незаконную письменность фраз

Заплетенных в сеть и пращу

Для охоты на солнечных лис.

Я конечно тебя отпущу.

Только ты торопись.

***

Узловатые пальцы ночных полустанков

Зябко кутают скрежетом стылый рассвет.

Через головы станций мы играем в молчанку

Столько дней и ночей, столько зим, столько лет.

***

Заморожены ручки окон.

На стекле твой хрустальный локон.

Я тебя узнавал во стольком,

    Что сам

Оставался порой неузнан.

Солнца огненный шарик в лузах

Тесных улиц – вечерний узник.

    Сезам

Я шепчу тебе тише, но чаще.

Через день о тебе кричащий,

Через ночь (на тебя таращит

    Глаза

Фонарей). Средь стекла и камня

Протянулся к тебе руками,

А покоже плелась нагая

    Лоза

Старых звуков для новых смыслов.

Через ветер летящие искры

Не помеха свинцовым слизням,

    Что снег

Рассыпая ползут. И кружит

В тесной стае озябших кружев

Стук часов, за спиной утюжа

    Мой след.

 ***

Ночь полощет в окне облака в ожидании холода.

Свет фонарный по капле стекает с ветвистой горсти.

Осень рыжей дворнягой скулит на окраине города.

В центре будет к шести.

Мимолетные образы просятся в тесную стаю,

На просторы листа выйти клином невиданных слов.

Жаль, стихов никому не пишу, никому их давно не читаю.

То ли некому, то ли не стало хороших стихов…

Осень будет к шести. Поразгладит по шерсти и против

Сквозняком поредевшую спину промокших аллей,

Проскользит по фасадам со скрипом оскаленный профиль,

Крепко стиснувший зубы закрытых окон и дверей.

От того неуютно. Прохожие зябкие редки.

Пёсий взгляд насторожен, от них получая в ответ

То тревогу, надежды, мечты, то другие объедки

Промелькнувшего лета. А может всех прожитых лет.

Голоса и шаги. Чьими были, зачем появлялись, стихали,

Отражались от стен, перемешивались налету?

Муза лает вдогонку. Ей хочется вторить. Стихами

В пустоту.

***

Мы дрожим до озноба

В городах многоликих,

Чтобы снова и снова

Прорости ежевикой

          На песке или камне,

          Безоглядно и слепо

          Наполняя ростками

          Пустоглазое небо.

Среди сотен и тысяч

Колких ветвей упругих

Мы всё ищем, мы ищем

Теплоты друг от друга,

          Множим тонкие жала

          Всё острее и чаще,

          Ожидая пожара

          В ежевиковой чаще.

Но, когда слижет пламя

Ежевичное сердце,

Мы поймем, что сгорая

Не успели согреться.

          На песке или камне

          В мелкой дрожи озноба

          Возродимся ростками,

          Чтобы снова…

***

Мы ко многому охладеем,

Мы со временем станем лучше,

Добавляя цвета аллеям,

Исправляя молчанье звуком.

Это в память о прошлой зиме и

Отпечатке участка суши,

Заточенном в хрусталь камеи

На потеху изящных кукол.

Мы во многом останемся лучше

Прежних нас, не достигших сути.

Словно небо, увязшее в луже,

Словно лампочка в подворотне

О которую бьётся и кружит

Тесный рой потревоженных судеб

Легкомысленных мошек и мушек

У которых есть только «сегодня».

***

Всё. Очнулся. А это значит –

Ограничен лимит удачи

И по швам затрещит задачник

   От тем.

Несвобода не слаще воли,

Хохотать бы до хрипа и колик,

Завалиться за крайний столик,

   Затем

До упада лупить в ладоши

(Или все-таки воля не горше?).

Поднимаются к свету на ощупь

   Глаза.

Наполняются крики залом

Той поры, где в луче, на алом

Ты являлась и исчезала.

   Нельзя,

Обернувшись, идти свободно.

В голове, как плакат ОСВод-а,

«Сам спасай себя где угодно»

   Но как?

В переулках горланит ветер,

Спят собаки, святые и дети,

Да жуки наползают в сети

   У ламп.