О той войне, что близко и далеко

Портал «Новая азовская газета.ru», как уже заметили наши читатели, далеко не безразличен к теме приближающегося большого юбилея – 70-летия Великой Победы. В связи с этим праздником мы не только намерены публиковать всё, написанной нашими читателями, касательно этой даты (напомним – наша электронка whiteazov@yandex.ru).

Мы уже публикуем данные о Героях Советского Союза, наших земляках. До 9 мая мы опубликуем материалы о Героях Советского Союза, которые не родились в Азове или Приазовье, но отдали городу и району значительную часть своей жизни. Мы обязательно напишем материалы о полных кавалерах орденов Славы, чья судьба и жизнь связаны с Азовом.

Сегодня редактор собирался ответить на вопросы наших читателей, заданные порталу в апреле-начале мая. По сложившейся традиции, мы хотели их систематизировать, разбив по самым главным «направлениям».

А потом решили, что самая важная тема сегодня – День Победы. Поэтому и вопрос, и ответ – один.
Итак, отвечает редактор… Да и мы вместе с ним.

Что для вас значит День Победы?

Я уже писал как-то об этом. Так сложилось, что в моей семье и у отца, и у матери были сплошные сестры. Муж моей тети, Павел Евгеньевич Филимонов (его сын вместе с семьей живет в Крыму), дошел до Праги в составе Добровольческого Уральского танкового корпуса. Моя мама, совсем девчонка, всю войну жила в Москве, работала в Наркомате обороны. Мой дядя, Леонид Григорьевич был танкистом, погиб под Курском в 1943 году. Награжден посмертно орденом Отечественной войны.

Тема той войны для меня особая. Я знал и знаю очень многих ветеранов. Как человека и журналиста меня всегда интересовали и большие, и мелкие, с первого взгляда ничего не значащие детали войны.

Я мучал фронтовиков этими вопросами. И они соглашались со мной: война, как и жизнь вообще, состоит из мелочей.

Евгений Федорович Рычагов, мой первый редактор и учитель, рассказывал мне, как он, совсем еще пацан, мчался на танке спасать Прагу, когда Германия уже практически капитулировала. Как они били из пушки Т-34-ки по кирхе, «снимая» снайпера, и как он потом, через годы, жалел, что разрушили тогда верхушку средневековой башни.

Один из самых жестких рассказов, было воспоминание Якова Андреевича Осипова, нашего земляка, который в 16 лет добровольцем ушел из Азова на войну.

Никогда не забуду этот рассказ. Говорил он скупо, внутренне собравшись, как-бы скомкав самого себя внутри, сжав в твердый кулак. Рассказывал, как замерзали они в жутком холоде в кубанской степи зимой 1943-го, и он лег со своей своей кобылой по имени Селедка, накрыв себя ее ногой и положив под голову другую. И кобыла, сжавшись, словно ребенок, обняла его, прижалась к нему всем своим крупным лошадиным телом. Грели друг друга. И выжили. А утром пошли, поскакали, в атаку.

Помню рассказ Николая Савельевича Неживенко, ветерана 30-й кавалерийской дивизии, нашего земляка, участника освобождения Азова. Когда наши взяли Азов, были чудовищные морозы. Наутро по льду пошли в сторону Рогожкино. И их атаковали немецкие «Юнкерсы».

На снегу, сверху, они на фоне белой пустыни, были как на мишени. Много там погибло тогда наших бойцов…

У меня масса записных книжек, да и просто в памяти немало о той войне. Как спасались от вшей? Чем питались? Часто ли стирали портянки? Что брали с собой из трофеев? Что кричали, идя в атаку? Были ли у бойцов отпуска? Чем наша трехлинейка была лучше ППШ? Когда получили первые погоны?

Из этих маленьких картинок и состоит война. Быт. Подвиг.

Вот такой рассказ моей мамы. Москва. Зима 1941 года. Она живет вместе со своей сестрой в многоэтажном доме почти в центре столицы. Во дворе вырыты щели – примитивные укрытия от бомб. Её подруга пришла переночевать, одной оставаться дома страшно. Ходит по комнате сама не своя. Заламывает руки, плачет.
Мама спрашивает, почему она так мучается? А та отвечает, что и сама не понимает: просто душа болит, страх, какая-та внутренняя, непонятная боль.

Объявляют воздушную тревогу. Подруга бежит вниз, во двор, в щель. А семнадцатилетней маме все эти воздушные тревоги уже, как говорится, поперек горла. Она решает – ааа, будет что будет! И остается дома.

Недалеко падает бомба. Кровать, на которой лежит мама, проезжает через всю комнату наискосок, словно на крыльях.

А бомба попадает в щель, где спряталась ее подруга. Он нее остался только клок волос с гребешком…

***

Может, кто-то скажет, что большой патриотический подъем, который связан с последними событиями: Крым, День Победы, это нечто иррациональное. А я так думаю: нет для России более естественного состояния, когда праздник касается всего её существа.

Это была великая эпоха. И это были великие люди. Нам всем, ныне живущим и не знающим – что это такое – война и победа, стоит об этом подумать. Недавно прочитал, что восьмилетние пацаны из Ленинградской области закидали камнями ветерана-узника концлагерей, который возвращался домой после вручения ему юбилейной медали.

Не знаю, с чем это связано. Может быть, пожилой человек показался им неадекватным. А, скорее всего, у них у самих что-то с головой. По воспитанию. По сложившейся психологии.

Неужели никому не понятно, как это страшно? На месте властей, я бы выгнал из школы, где они учатся, всех педагогов вместе с директором. И наказал бы родителей так, чтобы об этом помнил весь их род не один год.

Может быть, я чересчур резок. Просто многое знаю о том, что сейчас происходит в Новороссии. И могу сказать, что в корне этого противостояния против нацизма стоит наше, советское воспитание, память о наших отцах и дедах.

***

У меня есть короткие стихи, которые я назвал «Ночь моего деда». Понятно, что название условное: мой дед по отцу был уже стар, чтобы воевать, хотя в Первую мировую получил солдатского Георгия, и был, по рассказам, отчаянным кавалеристом. А дед по матери был лучшим доменщиком России, и варил всю войну сталь и чугун для Победы.

Образ этот собирательный. Но написан честно. Именно так я думаю о той войне, вспоминая рассказы фронтовиков.

С наступающим Днем Победы!

***

Бессонницу не выбирают
по вкусу, длительности, краскам:
она приходит, проявляя
лицо товарища под каской.

Бессонница не выйдет вон,
- в крови коллекция полотен,
где режет небушко и сон
прожектор молча на лохмотья.

Она фиксирует детали:
портянок запах, речь вождя,
шипенье раскаленной стали
в ответ на робкий шум дождя.

Треск вшей над полевой жаровней,
рык танков за чужим пригорком.
Всему есть место, всё подробно,
где смерть, чем ближе, тем условней.

Там самокрутка тихо тлеет
в руке у мертвого соседа,
и звездочка во тьме алеет,
под светом медленной ракеты.

Где мало надо человеку
в кипенье боя и воды,
где через Днепр плывёт не грека,
где рак свистит во все лады.

И вновь ты вроде бы живешь,
хоть расширяет смерть жилплощадь,
и ты под голову кладешь,
с подбором, вещмешок потолще.

И спишь, пока еще не зная,
Не ведая, как этот мир,
уже тихонечко вползает
в бессонье будущих квартир.

А впереди еще Европа.
А позади уже зима.
И будет легче рыть окопы.
И скоро кончится она…