День, который был светлым

ДЕНЬ, КОТОРЫЙ БЫЛ СВЕТЛЫМ

Юрий Ардынов 

А было это белым утром. Именно белым. Я пробежался до булочной и видел: дома давным-давно обгорели в ночи, и вдруг стали белыми, что Иван-дурачок, наконец-то выбравшийся из своего котла. Это я так увидел. И отметил про себя.

Утро. Белое утро, которое всегда бывает белым, несмотря на сезоны, времена года и погоды. Так вот, и ноги мои в стиранных - перестиранных джинсах тоже белые. И черная куртка вроде бы выбелилась. Вот такое впечатление от утра.

Бежал я в булочную направо от черного кота, думающего на коньке из оцинкованного металла. Сплюнул, как полагается. Затем – наискосок от подъезда с котом к мусорной урне, выкинуть пустую пачку от сигарет. Блин, курить хочется…

Интересно, думал я. Интересно, сколько таких дней, восходов и заходов уже было, но вот это утро особенное. И я в нем какой-то особенный, мне уютно в нем, как будто и создано оно специально для меня. В нем, как не странно, тепло и хорошо. И обязательно должно произойти нечто приятное и важное: придет письмо, возможно, я буду с кем-то беседовать о главном, а может быть, и зима кончится вдруг раз и навсегда, и я закину в шкаф свою куртку с пятью карманами и с пахучей кудрявой подкладкой.

В булочной у продавца не нашлось сдачи. И я, вместе с хлебом, взял лишнюю для меня банку кофе. Стекло, думал я, рассматривая окно булочной, пока продавец ходил в подсобку. Стекло, означает, что по стеклу стекло белое утро. Улица выглядела так, словно я смотрел на нее сквозь стакан только что выпитого молока с небольшим процентом жирности.

Сигареты купил в ларьке, только что открытом. Не те. Моих нет. Ну, ладно. Необычно начинался день. В нем сквозили иные, отличные от будней, невидимые пока блики. Я ощущал их локтями и походкой, отличной от прежних моих движений.

Долги, думал я, перебегая дорогу, долги. Интересы, соприкосновения, параллели, думалось мне. Вот проехал мимо битый-перебитый «Жигуль» с отчаянно цепляющейся за крышу плоской фуражкой снега. Он едет на работу, подумал я, и водитель еще не опохмелился. Наверное, вчера у него был день рождения.

Вот девчонка, почти, или еще девчонка, в красной куртке, самое яркое бегущее пятно на перекрестке с гладкими ногами в литых штанах. Куда? Долги, думал я, соприкосновения…

- Эй! Мужчина!

Я обернулся на каблуках, ощущая вкусный скрип соли и снега подо мной. Это утро не могло себе позволить драки и глупости. Сзади стоял прохожий. Бомж, или просто пьяненький немножко мужчина. Все наискось и скособочено: от скулы до плеча. Совсем смешная шапка-гребешок. С немыслимым ныне помпончиком.

- Дай огоньку!

Ну ладно, дай, так дай. Ненавижу тыканья. Он меня старше. Имеет право тыкать. И вообще…

Я протиснул руку в карман за зажигалкой и не нашел ее там. Затем сделал смешные, известные всем курящим мужикам хлопки почти одновременно двумя руками по разным местам, где располагаются разные карманы. И нигде не ощутил маленькой твердости, спрятавшейся в глубине.

- Извини, брат, забыл дома, - сказал я. В такие моменты всегда чувствуешь большую и искреннюю вину, словно изменил уставу невидимой службы.

- Да ладно, - махнул помпончиком кадр. – Насрать мне на твои спички.

Вот как. Но белое утро оставалось белым, и мужик этот вроде бы оставался неопасным, только еще более скособочив себя и выражение лица, смотрел на меня любопытно, ожидая моих ответных движений.

- Че ты хочешь, мужик?

Я отошел на полшага, на всякий случай сжав в последнем исследуемом кармане кулак. Главное не ошибиться. Если во время удара вгонишь большой палец внутрь кулака, то сломаешь этот палец, да и все. Я имел в юности такой опыт. Вот гад, утро спалил. Ну почему всегда так? Если хорошо, то затем будет не очень. Впрочем, я знаю, почему так. Но все равно, всегда возмущаюсь.

- А у меня ночью сын родился!

И у сказавшего это вдруг исчезла кривизна и нелепость выражения на лице. Морщины стали глубже и влажнее, но все нелады с явлениями фигуры тоже исчезли. Нет, он остался таким же. Но в одну секунду я увидел, что он другой.

- Во!

- Да, три кило двести граммов! Ростом ниже меня.

И он обнял меня. Или я его обнял, кинувшись к нему в этой радости от белого утра и постороннего счастья.

- Ха!

- Эх, мануха-замануха,
Жизнь проклятая моя,
Я любил ее как суку,
И она мне родила!!!

Он, оторвавшись от наших объятий, начал плясать вприсядку. Снег скрипел по-военному, громче что ли… Из-под каблуков непонятной обуви выбивались метелочки зимы, как из под коньков чемпионата мира по фигурному катанию.

Много было в этом плясе. Он плясал посреди очень большого города. И не было в этом городе ни правительства, ни ГАИ, ментов вообще, не было бумажек разного рода, отсутствовало все, кроме этого мужика и неведомого мне, его только что родившегося сына.

- Во!

Потом я насильно втискивал в него бутерброды с колбасой в раннем кафе, открывшемся понемножку. Он и водку-то выпил так, потому что не нужна была ему эта водка. Он сам выглядел, как щедро налитый до краев граненый стакан с плавающей внутри икрой. Я выпил триста, а он – сто. Ранняя официантка смотрела на нас неуверенно. Я расплатился. Денег не хватало, и пришлось отдать ей баночку кофе, улыбаясь и говоря ей несусветные и приятные вещи.

- Убью! – Вскрикивал он. – Убью! Я ведь дочку хочу, маленькую, чтоб она, понимаешь, в хозяйстве потом помогала! Посуду мыла, за мамкой ухаживала…

Он исполнял мужской словесный обряд наоборот, и радовался про себя этой хитрости. А когда мы уже прощались, сунул мне в руки почти пустую пачку «Примы», мол, в извинение на «насрать», и вновь побежал в роддом, что рядом, мимо начинающего работать, а потом уже жить города, прямо убежал, не сворачивая. Раз обернулся, вздрогнул помпончиком, и все.

Утро смазано… И день будет смазан… нет, для меня должно быть все четко. Я сам смажу линии эти. Если захочу. Вот только зажигалку потерял.

Но не закурил, не стал клянчить у прохожих огонька, выдержал, с силой вогнав в себя воздух. Кот глядел на меня презрительно и сострадательно.

Все равно, каждое утро похоже на надежду. Это – в особенности. Я забыл в кафе кожаные перчатки.

Жена моя еще спала. Пусть спит, разметавшись по пустому пространству, оставленному мной для похода за утренним хлебом. Она, и я, знаем, что все будет хорошо. Каждое утро наступает не просто так.

Я разделся и заглянул в спальную сына.

И было это белым воскресным утром. Маленький проснулся, еще не осознавая нового дня, и первое, что он увидел, было мое лицо. Он улыбнулся, как будто и не уходил в сон, так, словно я и не покидал его в цветных, сладких снах прошедшей ночи. Он подскочил и теплый, повис на моей шее, как медвежонок коала. Я подхватил начатую им игру и осторожно провел своей щетиной по его шее, заворчав, словно взрослый медведь…