Стихи Ольги Андреевой

Ольга Андреева живет сейчас в Ростове-на-Дону. Но многим любителям поэзии - азовчанам, она известна по своему первому поэтическому сборнику "Неудачный опыт медитации", который был издан в Азове в 2001 году. Тогда она и жила в Азове...


Абонент вне зоны действия

Абонент вне зоны действия земного притяжения,
на запястьях водяные знаки вен неровной сеточкой,
очень важно жить, бежать, не останавливать движения,
говори, гляди, дыши, не опускай ресницы, деточка.

Болевой порог твой устремился к бесконечности –
избавляет стылый космос от ненужного страдания –
иногда. А мы остались, захлебнувшись поздней нежностью,
о которой – что ж молчали, кто мешал сказать заранее…

Саламандры лесов подмосковных...


Саламандры лесов подмосковных ещё не натешились.

Под снегами торфяники тлеют, шевелятся волосы

буреломов, сгоревшие звери, русалки да лешие

колобродят в ночи, да горельника чёрное воинство…

Мир языческий – ладный, отзывчивый – мимо проносится,

наши скорости не допускают прислушаться к дереву,

отразиться в ручье, дожидаясь, пока мироносицы-

фитонциды летучие снова живым тебя сделают.



Все мы тут погорельцы. Растоптано и исковеркано,

что росло и струилось, цвело, ошибалось и верило.

Жаль побегов – в тени, где ни солнца, ни смысла, ни вечности —

тоже ведь веселы и беспечны, наивны и ветрены.

Ждать добра от добра в этой дикой чащобе заброшенной?

Да кому тут нужны наши дети с открытыми лицами.

Перегревшийся город простит несуразность прохожему

с неуёмной нелепой неумной гражданской позицией.



Нам к лицу Исаакий – отнюдь не теплушки вагонные.

Всякий храм – на крови, если сора из храма не вынести.

Небо держат атланты, мы их заменили колоннами –

но они усмехнулись подобной дикарской наивности.

Нашим рыжим опять биографии славные делают,

повторяется фарс белой ниткой прошитой истории.

Здесь останется лес и бельчонок в ладонях у дерева –

звонким цокотом, лёгким метанием в разные стороны…

не поймёшь...

Ты моё наказанье за Евин грех,
чем дышу ещё – тем плачу сполна.
Верить значит – знать, что прощают всех,
так не всё ли равно, чья была вина,
чья невинность – семь вёсен – один ответ,
семь дождей, да у радуги семь полос.
Понимают ли? А прощают – всех,
и весной-виной утро занялось,
не поймёшь, то ли новости, то ли рэп,
то ли кто-то в эфире сошёл с ума,
то ли я адаптировалась к игре,
то ли это Китежа терема…

Мой двор

Мой двор, лоскут вселенной отрезной
с её дождями, листьями, весной -
неброской, без рисовки и вранья,
с собачьим лаем, граем воронья,
с экспансией голодных муравьёв,
грызущих наше бренное жильё,
и чередой жердёловых стихий,
впадающих в варенья и стихи

Встать до восхода и писать, писать,
пока луна цела и голоса
эриний мирно ладят за окном,
пока во мне – светло, в окне – темно.
Но это будет завтра, а пока
вновь – пятница, последний день Сурка

Река - узка, изломана, остра.
Как спинка молодого осетра,
изрезаны и топки берега,
нечастая ступает здесь нога,
войти в неё и подвести итог-
соврать себе,
что ты хоть что-то смог

Сад брошен, вишни вянут на ветвях.
Мы не нужны Тебе? Извечный страх,
живущий в неуютных головах.
Излишество набора хромосом.
Ещё не старым ржавым колесом
я докачусь до горнего суда,
я попрошу вернуть меня сюда.

Никуда не спешить и молчать

Никуда не спешить и молчать - драгоценная роскошь,
я отвыкла от счастья не помнить, какой день недели,
прислониться к стволу, различая, как сокодвиженье
резонирует с током моей непроснувшейся крови,
малахитовый глянец упругой магнолии трогать,
лёгкой белкой взбежать по стволу разметавшейся ели
и услышать в себе ритуал вызреванья решенья –
под кольчугой коры и вверху – под короною кроны.

Здравствуй, жёлтая бабочка, помнишь прошедшее лето?
Отчего бы тебе и не помнить свои воплощенья?
Вижу море, как странно, не в той стороне, не иначе
заблудилась – стволов хороводы, камлание ветра,
а всего-то – четыре, привычные стороны света,
но поднимешь глаза – унесёт кружевное вращенье,
что за Мебиус всё перепутал и переназначил?
Прорастает бамбук сквозь каркас гималайского кедра.

Мой тюльпановый бог, мне пора, я тебя не забуду,
мне под небом твоим так дышалось свободно и сладко,
журавли возвращаются, всё ещё строятся клином,
охраняя устои людской растерявшейся стаи,
беззащитны, бескожи самшиты, доверчивы буки
с поперечным тончайшим задумчиво-светлым раскладом,
одноликие страхи назойливее повилики,
однозначно распознана лесом тревога простая –

просто умные дети так долго ещё не взрослеют,
никогда не взрослеют, становятся тоньше и хрупче,
чем курносый, с косичками, с ярким румянцем младенец,
крепко верящий в маму, в целесообразность процесса.
Злая нежность второго дыханья сомнения лечит,
сапоги-скороходы, подробностей жизней на десять,
ухвачусь за соломинку слова, за призрачный случай
разгадать изумрудную тайну колхидского леса.

Комар-истребитель...

Комар-истребитель над ухом идёт на посадку –
не зря мне всю ночь снились крылья и аэродромы.
Нас утро встречает прохладой и чаем несладким,
и небом невинным над лёгкой дорогой из дома,
из дрёмы – к себе, как из древней и цепкой легенды
в простуду, реальность, долги наступившего века,
где, как участковые, те же фонарь и аптека
глядят вслед полёту уныло и индифферентно.

Ты вернёшься домой...

Ты вернёшься домой, ты согреешься чаем,
Ты поверишь на слово новостям по TV,
Одиночество – вовсе не повод к отчаянью.
Плохо – ждать, и уйти, не дождавшись любви.

Единение душ – это детские сказки.
Это как горизонт – никогда не дойти.
Нам не слиться в одно – до конца, под завязку.
Можно только согреть. Невозможно спасти.

Чай, солёный от слёз. Правда, мы ещё дети,
И усталость хранит нас от боли всерьёз.
Утро – порция силы. И солнце осветит
Новый поиск себя – в новой серии грёз.

Снова выйдет осечка. Мала вероятность.
Вместе – только тела, да и те – лишь на миг.
Холодна и прекрасна небес необъятность.
Бесконечно далёк твой незыблемый мир.

Ладно. Жалость к себе – априори неправда.
Я искала не там – только всё же нашла.
Я – трава. Я – весеннего утра прохлада.
Я – пушистое пёрышко снизу крыла…