АНТОЛОГИЯ МИРОВОЙ ПОЭЗИИ ОТ НОВАЯ АЗОВСКАЯ ГАЗЕТА.РУ (VI)

Наш читатель обратил внимание на то, что в популярной рубрике АЗОВ: ПРОЗА И ПОЭЗИЯ, появился знак +, и теперь ее название выглядит как АЗОВ+: ПРОЗА И ПОЭЗИЯ.

Таким образом редакция НОВАЯ АЗОВСКАЯ ГАЗЕТА.РУ, идя навстречу вашим пожеланиям начала публикацию лучших, на её взгляд, мировых поэтических произведений. А если сказать точнее – мы просто выбираем несколько, наиболее показательных с нашей скромной точки зрения, поэтических произведений, от которых при чтении просто захватывает дух.

Этот проект – одновременно и проект основателей поэтической школы ДЕЛЬТА (подробнее -http://azovnews.ru/news/ro_news/15154-segodnya-v-rostove-na-donu-zayavleno-o-poyavlenii-novoy-poeticheskoy.html) , её маленький вклад в борьбе с графоманией и поэтической безвкусицей.

В этой рубрике мы продолжим публикации и азовчан, так что не стесняйтесь и шлите свои стихи на эл. адрес whiteazov@yandex .ru

Сегодня в нашем разделе - УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН (англ. Wystan Hugh Auden; 21 февраля1907, Йорк — 29 сентября1973, Вена) — англо-американский поэт, родившийся в Великобритании, а после Второй мировой войны ставший гражданином США. Одена называют одним из величайших поэтов XX века; он писал в жанре интеллектуальной лирики, обращаясь как к социально-радикальной, так и к философско-религиозной проблематике 

Похоронный блюз

Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он.
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.
Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
Начертит в небесах “Он мертв” над головой,
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
Регулировщики – в перчатках черных пусть.
Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.
Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.

(Перевод И. Бродского)

Памяти Йетса
I
Он растворился в холоде зимы:
ручей замерз, аэропорты пустовали,
снег сильно повлиял на вид знакомых статуй,
и градусник тонул во рту истекших суток.
День этой смерти был, согласно показаниям
приборов, мрачным и холодным днем.
Вовне, чужды его болезни, где-то
неслись в вечнозеленых кущах волчьи стаи,
река селя бежала набережных модных.
Уста скорбящие удерживали смерть
поэта от его стихотворений.
Но для него – то был последний день,
когда он был в себе: день медсестер и слухов;
губернии тела глухо восставали,
пустели площади рассудка,
молчанье вторглось в пригород, ток
чувств вдруг иссяк; и вспыхнули его
поклонники. Теперь он весь рассеян
среди бессчетных городов, чужих пристрастий;
он в новом сумрачном лесу блуждает
по следу снежному и ради казни новой.
Слова покойника претерпевают ряд
метаморфоз среди желез живущих.
Но в шуме-гаме завтрашнего дня,
где, как зверьё, ревут дельцы под сводом Биржи,
где нищи привычно страждут, где
всяк в клетке самого себя,
одна-две тыщи вспомнят этот день

II
Ты был не лучше нас. Но дар твой превозмог
тебя, распад. Безумная сама,
Ирландия свела тебя с ума
в поэзию. Но ни ирландский мозг,
ни климат данный шаг ничуть не вразумил.
Поэзия не изменяет мир:
лишь выживает – как река за счет
безлюдных берегов, где, мимо смертью чувств
известных городов, ферм, издающих хруст
от одиночества, она на юг течет
посредством уст.

III
Расступись, земля, скорбя:
сходит Вильям Йейтс в тебя.
Сей сосуд да ляжет в пух,
от ирландских песен сух.
Время – храбрости истец,
враг возвышенных сердец
и зевающее от
тела розовых красот, –
чтит язык и всех, кем он
сущ, продлен, запечатлен,
их грехи прощая им
как преемникам своим.
Время, коему вольно
смыть с Р.Киплинга пятно
и простить Клоделя в срок,
всё за что прощает слог.
Ночи в скверные часы
всей Европы лают псы;
стран, свернувшихся в клубок
ненависти, сон глубок.
Оскопленной мысли вид
лица встречные кривит,
в ледовитые моря
скорби взоры претворя.
Следуй прямо, следуй прочь,
песнопевец: вниз и в ночь;
твой от уст отставший глас
снова вселит радость в нас.
В сельских радостях стиха
да нальётся гроздь суха
горьких слов: давясь слюной,
пой людской удел дрянной,
чтоб в пустынях душ возник
и забил живой родник;
чтобы стал темницу дней
славить всяк живущий в ней.

(Перевод И. Бродского)

БЛЮЗ У РИМСКОЙ СТЕНЫ
     
     Службу солдатскую здесь я несу.
     В тунике вши и соплищи в носу.
     С неба на голову сыплется град.
     Службе солдатской я вовсе не рад.
     Вечно здесь сырость, тоска и туман.
     Спишь в одиночку не сыт и не пьян.
     Девка осталась в родной стороне.
     Может, тоскует уже не по мне.
     Глуп мой напарник, он верит в Христа.
     Все на земле, говорит, суета.
     Свадьбу сыграем, сказала она.
     Нет уж -- и женка нужна, и мошна.
     Выклюют глаз мне парфянской стрелой --
     Сразу же в Небо уставлю второй.

ПРОЗАИК
     
     Талант поэта словно вицмундир.
     Любому барду воздают по праву.
     Как молния поэт ударит в мир,
     Погибнет юным и стяжает славу;
     А то -- пойдет в отшельники гусар...
     Мучительно и медленно прозаик
     Мальчишество в себе (бесплодный дар),
     Спесь и экстравагантность выгрызает.
     Чтобы любую малость воплотить,
     Сам должен стать он воплощеньем скуки:
     Претерпевать любовь, а не любить,
     Вникать в чужие склоки или муки, --
     И все, чем жизнь нелепа и страшна,
     Познать в себе -- и ощутить сполна.

(Перевод В. Топорова)