О школьных уроках литературы: мы уже в будущем, только этого не заметили

Чем полезна «паршивая литература» и почему лучше соблазнять, чем наказывать чтением, рассуждает писатель и публицист Александр Архангельский.

Есть определенное количество текстов, которые должны быть прочитаны человеком в юном возрасте, даже если он пока не очень готов к этому. Они остаются с ним на всю жизнь в качестве символического капитала, который связывает его с другими людьми, живущими в одной стране и говорящими на одном языке, считает российский литературовед, писатель и автор школьного учебника для старших классов Александр Архангельский.

— В чем вы видите основную причину того, что современные дети не читают?

— Во-первых, я бы не сказал, что они не читают. Просто они читают не то, что мы хотим. Посты ВКонтакте, конечно, имеют мало общего с нашим представлением о хороших текстах, но они это читают. Точно так же все разговоры о том, что люди перестали писать письма, разбиваются о реальную практику ежедневной переписки в Интернете.

Другое дело, читают ли школьники книжки, которые мы им подсовываем, и читают ли книжки вообще, или каким-то другим образом получают необходимую информацию, в том числе эстетическую. Для того, чтобы разобраться в проблеме, нужно сбросить шоры. Может, она гораздо серьезнее и глубже, чем нам кажется, но она, определенно, другая.

— И все-таки классику не читают. Почему? И что с этим делать?

— В жизнь входит первое поколение молодых людей с резко изменившимся языковым опытом. Пласты значений сдвинулись, школьники часто не понимают того, что читают, конфликты, описанные в произведениях, им не близки. Но начинается все, безусловно, с языкового барьера. Им нужно больше времени, чтобы просто прочесть эти тексты.

Как-то детям дали задание изобразить фрагмент из «Евгения Онегина»: «Бразды пушистые взрывая, Летит кибитка удалая; Ямщик сидит на облучке В тулупе, в красном кушаке», и они рисовали кибитку в виде летающей тарелки, которая буквально бомбит «пушистых браздов». То есть, из этого короткого фрагмента детям знакомы лишь несколько слов, все остальное требует комментария. И здесь на помощь должны прийти современные технологии, которые мы почему-то не используем.

Что может сделать цифровая культура? В первую очередь, снабдить нас подсказками, причем, даже в формате 3D. Специальное электронное издание со всплывающими комментариями или видеоподсказками позволяло бы без отрыва от текста восстановить пробелы в знаниях. Это был бы совершенно другой вид чтения: не удаляющий, а приближающий нас к классике.

Так же как проекты вроде «Война и мир. Живое чтение», которые вызвали возмущение у солидных представителей читательского сообщества. Разумеется, таким образом невозможно прочесть «Войну и мир» целиком, но убрать барьер между книгой и современным подростком можно. Не надо врать самим себе: барьер есть. Время бежит, и если мы хотим, чтобы классика оставалась с нами, мы должны что-то сделать.

И потом, мы все понимаем, что «любви нас «не природа учит, а первый пакостный роман», на худой конец, «Сталь, или Шатобриан». Так давайте не будем мешать школьникам читать то, что им хочется, называя это гадостью, глупостью и пошлостью. Опыт чтения паршивой литературы — это тоже опыт, который важен для последующего или параллельного чтения хорошей.

Есть замечательная книга Даниэля Пеннака «Как роман» — коротенькая, понятная, — где автор рассказывает, как правильно выстраивать отношения ребенка с книжкой. Всем родителям советую ее прочесть. В ней заключены незыблемые правила: можно побуждать читать, можно подкупать, можно соблазнять чтением, даже обманывать можно, говоря что-нибудь в духе «да там такое написано!», но ни в коем случае нельзя наказывать чтением. «Получил двойку — прочитаешь 20 страниц, гулять не пойдешь». Знакомо, правда? Таким образом мы превращаем чтение из опыта в обязаловку, повинность. Мы можем заставить прочесть какое-то количество текстов, но первое, что сделает ребенок, окончив школу, — закроет книгу, поставит на полку и больше не откроет никогда.

— Авторы концепции преподавания русского языка и литературы говорят о том, что детям попросту не хватает времени, чтобы освоить программу. В результате они имитируют чтение. Как с этим бороться? Решит ли проблему сокращение списка литературы, и нужно ли, по-вашему, его сокращать?

— Если я правильно помню, по предыдущему государственному стандарту, список книг был рассчитан таким образом, чтобы ребенок читал примерно по 13 страниц в день. Казалось бы, вполне реалистично. Но учитывая, что помимо литературы у него есть математика, физика, география, языки, которые, в отличие от советского времени, стали учить как следует, домашние дела, можно представить, сколько у него остается времени даже на эти 13 страниц.

С другой стороны, есть национальная культура, традиции. Как, например, Германию невозможно представить без музыки и философии, так русскую культуру невозможно представить без литературы. Она саму себя транслирует через литературу, и есть определенное количество текстов, которые должны быть прочитаны человеком в юном возрасте, даже если он пока не очень готов к этому. Они остаются с ним на всю жизнь в качестве символического капитала, который связывает его с другими людьми, живущими в одной стране и говорящими на одном языке.

Между этими двумя задачами — освоением списка и приобщением к миру чтения — существует противоречие. Можно сделать вид, что его нет, оставить незыблемый список, но только эффекта все равно не будет. Ребенок сделает вид, что прочел, мы сделаем вид, что поверили. А можно выбрать одну из этих задач без учета второй, то есть, либо жесткое схоластическое изучение списка, либо вольный литературный кружок, и это тоже будет ошибкой.

Я считаю, что здесь важен баланс между обязательным и выборочным. Мы должны больше доверять учителю, ученику, их интересам. Конечно, должно быть ядро, общее для всех, но список «обязательных» произведений и так понятен, потому что каким бы авангардистом не был учитель, он не сможет обойти ни «Евгения Онегина», ни «Капитанскую дочку», ни «Горе от ума», ни «Мертвые души».

При этом, у нас есть совершенно гениальное и очень мною любимое «Житие протопопа Аввакума», но может ли нормальный ребенок прочесть его даже в современном переложении? Не думаю. Но мы должны оставить в его памяти, что такое произведение есть. Пусть посмотрит несколько серий из фильма «Раскол», пусть почитает хотя бы 2-3 абзаца из «жития». Но если мы заставим его прочесть книгу целиком, он возненавидит протопопа Аввакума, старообрядцев и навсегда закроет эту тему в своей жизни.

Можно ли читать в отрывках? Я убежден, что можно. Лучше прочесть «Войну и мир» в отрывках, чем не прочесть ничего.

— Правильно ли я поняла, что и сам список, и обращение с ним учителя, должно стать чуть свободнее?

— Я бы сделал фифти-фифти: 50% списка обязательны, 50% — свободны. Но, понимаете, полная свобода предполагает и отказ от свободы, и если учитель не хочет никакой вариативности, мы ему и эту возможность должны предоставить. Минимально необходимое ядро никто не отменит, все остальное — поиск самого учителя.

— А каково сегодня место современной литературы в школьной программе?

— Строго говоря, никакого места, кроме начала XXI века в 11-м классе, в программе нет. И, на мой взгляд, это безумие. Через ее конфликты часто становятся поняты конфликты классики. Возможно, прочитав какой-то современный молодежный роман, пусть не очень совершенный, школьник вдруг поймет, что вообще-то «Евгений Онегин» — это тоже про его сверстников: Ольге 16 лет, Татьяне — 17 лет, Ленскому — 18 лет, старику Онегину — 26 лет. А Соне сколько лет, когда мы встречаемся с ней на страницах «Войны и мира»? А Наташе, которая еще моложе, чем Соня? А между тем, у Сони уже роман со взрослым молодым человеком — «18+», и если бы это не был Лев Николаевич Толстой, уверен, что в десятках школ родители написали бы донос в местное управление образования о пропаганде педофилии.

Мы боимся современности, как будто мы можем от нее убежать. Конфликты, сюжеты современной литературы нужно втягивать в общий контекст. Мы сейчас делаем учебник по литературе с 5-го по 9-й класс, где аккуратно, соблюдая существующую канву и не затрагивая базовое ядро, в каждом классе по нарастающей параллелим современную литературу с классикой.

Занимаясь этим, я ставлю себя на место ребенка. Как автор учебника я начинаю ему навязывать чтение довольно сложных текстов, начиная с древнерусской литературы. Объективно очень тяжелые тексты. После каждого раздела мы включаем хотя бы отрывки из произведений XX века, где есть ассоциативная связь с тем, что мы сейчас проходим. Например, рассказ Шукшина «Экзамен» — о том, как воевавший студент сдает экзамен невоевавшему профессору по «Слову о Полку Игореве». То есть, мы должны говорить через более понятное о менее понятном.

В школьном учебнике должно быть место книгам, которые читает современное поколение. Если мы проходим тему путешествий в литературе, мы можем выстроить линию от «Одиссеи» до «Властелина колец».

— Существует мнение, что привлечь школьников к классике могут «пикантные» подробности как о самих произведениях, так и об их авторах. Как вы считаете, уместен ли такой ход?

— Давайте думать о детях лучше, чем мы о них думаем. Им, конечно, интересно про «личное», но больше, как мне кажется, их завлекло бы, что О.Генри, например, долгое время скрывался от банковского преследования, но чтобы повидаться с умирающей женой, можно сказать, сам сдался полиции. Эта история потом отразилась в одном из рассказов О.Генри.

Если бы в школе изучалось произведение «Москва — Петушки», то, несомненно, там стоило бы говорить про пьянство Ерофеева, потому что это связано с его произведением, из этого оно прорастает.

При этом нужно определиться: мы хотим, чтобы Чехов запомнился школьникам фразой про томских женщин, «жестких на ощупь», или все же чем-то другим?

— Для многих подростков классическое — синоним скучного. При этом, как мне кажется, достаточно лишь одного произведения, которое действительно «зацепило» бы, чтобы доказать обратное. Как вы считаете, что мы могли бы им предложить?

— Одним произведением здесь не отделаешься. Тут скорее нужно старое прояснять через новое. Условно, им проще понять фрагмент из книги Татьяны Толстой «Легкие миры», чем «Детство» самого Льва Николаевича. Но если читать встык — Татьяна Толстая про отца и Лев Толстой про отца — вдруг оказывается, что это все очень живо и современно.

И, конечно, смотреть кино. Если есть экранизация, то после прочтения нужно обязательно посмотреть. Мир искусства шире, чем книжная полка. Книга — лишь дверь в мир, в том числе, в мир других видов искусства, в мир истории, географии, если хотите. Если вы читаете «Хождение за три моря» Афанасия Никитина, почему бы не открыть современную карту Индии. Не нужно бояться параллельных миров, литература открыта в этом отношении.

В старших классах подростка волнуют три проблемы. Первая — он открывает для себя, что он смертен. Вторая — что он сексуальное существо. Третья — что он хочет быть как все и единственным в мире одновременно. Все, кто про это говорит, вызывают интерес: от Селенджера до Кена Кизи, и это нужно учитывать.

— Вы уже затронули отчасти тему включения в школьную программу кинематографа. В каком формате это возможно и для чего? Ведь если есть фильм, необходимость читать отпадает.

— За редким исключением сначала должно идти чтение, потом фильм. Причем, детям можно дать возможность сравнить, покритиковать экранизацию. Но если ты не прочел сам роман, как ты можешь сказать, что режиссер где-то отступил от книги, где промахнулся?

Нужно давать возможность получать свой творческий опыт, выступая в разных ролях: от кинокритика до автора экранизации. Почему, например, мы не даем детям задание написать сценарную разработку по классическому произведению, и почему в школьной студии мы так редко предлагаем им «экранизировать» отдельные сцены?

Но повторю еще раз: мы не предлагаем школьникам вместо книги экранизацию — это было бы преступлением. Но фильм мог бы стать вторым шагом, который позволил бы адаптировать, приблизить классику.

— В одном из интервью литературный критик Анна Наринская высказала соображение о том, что школьной программе не хватает какой-то идеи, стержня, на который были бы нанизаны все эти произведения. То есть, про что все это: про поиск Бога, про ценность человека. Что-то, что объединяет эти произведения в один большой культурный текст. Вы с ней согласны? И как бы сами сформулировали эту идею?

— Во-первых, я считаю, что стержень этот должен быть далек от идеологии. Литература — это школа эстетического воспитания, которая еще в юном возрасте развивает в нас разветвленную систему эмоционального восприятия, то есть, дает понять, что мир намного шире двоичной системы «хорошо — плохо», «красиво — не красиво». Но это не сквозная идея, а скорее сквозная задача. Что касается идеи, не дай Бог, если какая-то общая идея будет прописана директивно. Могу дать гарантию, что эта идея Анне Наринской не понравится. По-другому, к сожалению, единые большие идеи у нас не выстраиваются.

— Какова, на ваш взгляд, основная задача изучения литературы в школе? Что мы хотим получить на выходе?

— Мы должны замотивировать на чтение помимо всякой школы, одновременно дать представление о ключевых произведениях русской классики и ощущение, что русская литература — универсальная, национальная и всемирная, и таков характер русской культуры. То есть, мы должны вырастить будущих читателей, которые понимают и способны анализировать тексты. Причем, мы должны научить их читать так, чтобы в конечном счете они обходились без анализа.

— Для этого, видимо, нам придется поменять и сам учебный процесс, и разобраться с ролью учителя.

— Для начала я бы освободил учителей от бесконечной бюрократической писанины. То есть, начал бы даже не с увеличения часов на предмет, а с сокращения часов на бюрократию. Такого количества отчетности, которую ведут наши учителя, не было никогда. Им просто некогда думать о детях.
Но нужно понимать, что говорим про здесь и сейчас. В перспективе ближайших 10 лет все изменится.

Классно-урочная система умирает. Во всем мире начинает развиваться перевернутая модель обучения, когда школьник сам осваивает дома основные идеи нового урока, а потом в игровой форме в классе их проговаривает. Школа вступила в зону тектонических сдвигов. То, о чем мы сегодня говорим, очень важно, но как бы мы не сопротивлялись, жизнь все равно развернет нас в сторону общемирового процесса, будем ли мы к нему готовы или нет. Из тех проектов, которые сейчас запускаются, мне очень нравится идея российской электронной школы, когда дети, которые не хотят или не могут ходить в школу, заочно получают образование с помощью сертифицированных видеокурсов по всем предметам.

Парадоксально, но, требуя от школы, чтобы она была консервативнее, мы в то же время все чаще отправляем детей учиться дистанционно. Это нарастающий тренд. Школа как система перестала удовлетворять задачам, стоящим перед нами. Мы уже в будущем, только пока еще этого не поняли.

Беседовала Анна Семенец

Источник: http://www.rosbalt.ru/moscow/2016/04/30/1511254.html