АНТОЛОГИЯ МИРОВОЙ ПОЭЗИИ ОТ НОВАЯ АЗОВСКАЯ ГАЗЕТА.РУ (VII) (+видео)

          Наш читатель обратил внимание на то, что в популярной рубрике АЗОВ: ПРОЗА И ПОЭЗИЯ, появился знак +, и теперь ее название выглядит как АЗОВ+: ПРОЗА И ПОЭЗИЯ.

Таким образом редакция НОВАЯ АЗОВСКАЯ ГАЗЕТА.РУ, идя навстречу вашим пожеланиям начала публикацию лучших, на её взгляд, мировых поэтических произведений. А если сказать точнее – мы просто выбираем несколько, наиболее показательных с нашей скромной точки зрения, поэтических произведений, от которых при чтении просто захватывает дух.

Этот проект – одновременно и проект основателей поэтической школы ДЕЛЬТА (подробнее -http://azovnews.ru/news/ro_news/15154-segodnya-v-rostove-na-donu-zayavleno-o-poyavlenii-novoy-poeticheskoy.html) , её маленький вклад в борьбе с графоманией и поэтической безвкусицей.

В этой рубрике мы продолжим публикации и азовчан, так что не стесняйтесь и шлите свои стихи на эл. адрес whiteazov@yandex .ru

Сегодня мы представляем ГЕННАДИЯ ЖУКОВА, нашего земляка.

Геннадий Викторович Жуков (1955-2008)  — российский поэт, бард, один из основателей поэтической группы «Заозёрная школа» (Геннадий Жуков, Виталий Калашников, Игорь Бондаревский, Владимир Ершов, Александр Брунько).

«…В этой краткой статье мы не сможем подробно описать незаурядную историю культурного явления под общим названием «Заозёрная школа». Стечение различных, часто случайных, обстоятельств, какое-то словно определённое свыше притяжение талантов друг к другу, способствовало ему. Чрезвычайно широк круг людей близких к тем давним делам и событиям.

Достаточно сказать что «Заозёрная школа», имея сотни последователей, бурно развиваясь и давая концерты в античном городе Танаис недалеко от Ростова, участвовала в возникновении другого яркого неформального объединения. «Танаитами» на рубеже предыдущего и нынешнего веков называли, и до сих пор считают себя многие представители ростовской интеллигенции.

Большинство современных читателей не имело отношения к неформальным творческим союзам и донскому андеграунду тех времён. Поэтому, чтобы увидеть наиболее правдивый портрет «Заозёрной школы», им лучше обратиться к интернету. Друзья, родственники, журналисты, критики поделились мнениями и оставили свои воспоминания на электронных страницах, любознательному человеку нужно только их перелистнуть».

Источник: http://rslovar.com/content/%D0%B7%D0%B0%D0%BE%D0%B7%D1%91%D1%80%D0%BD%D0%B0%D1%8F-%D1%88%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0-%C2%AB%D1%8D%D1%85%D0%BE-%D1%82%D1%8B%D1%81%D1%8F%D1%87%D0%B8-%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D1%86%D0%B5%D1%80%D1%82%D0%BE%D0%B2%C2%BB

Ниже – несколько стихов ГЕННАДИЯ ЖУКОВА…

               ***
Убежала бусина с нитки суровой,
Побежала бусина дальней дорогой.
Как же ты о бусине не спохватилась? 
Укатилась бусина... Укатилась... 

Завяжи на нитке узелок на память,
Погляди с улыбкой - если грустно станет -
В этом месте ниточки всё и случилось.
Укатилась бусина... Укатилась... 

Убежала бусина с нитки суровой,
Побежала бусина дальней дорогой.
Вся судьба на ниточке крепко держалась, 
Только эта бусина... Экая жалость... 

              ***   
На живой ноге в бутсе «Адидас» 
Инвалид по проходу шоркает. 
А другая нога — что твой карандаш: 
Одной пишет — другой зачеркивает. 
Как колоду карт, развернет меха, 
Заведет гармонь заунывный зык… 
Не берет уже инвалид верха. 
Не берет уже инвалид низы. 
Не болит душа, не болит рука 
Нажимать на грудь и на клавиши. 
А болит нога, и болит спина, 
И хребет болит низко кланяться. 
Ах, мы выросли до высот стиха - 
Дорасти бы нам до поэзии… 
Не берет уже инвалид верха. 
Не берет уже инвалид низы, 
Двери сходятся, как два лезвия. 
Откусила дверь голубой сквозняк. 
Гомон тамбурный: так и пере-так… 
И зачем в карман с дыркой лезу я? 
Только что с меня возьмешь — с дурака? 
Догоню в другом вагоне старика. 
Суну мелочь в задрожавший кулак - 
За поэзию. За все… И за так…

Попутчица

1.  За Доном, за долгою степью сквозит синева,  Юлит электричка борзая в отвесных откосах,  С высоких откосов в окно залетает листва,  И желтые смерчи, вращаясь, идут по проходу…  Я долго гляжу, как в глазищах раскосых -  В пиалах овальных — хрустальная плещет беда.  И темный зрачок проступает сквозь горькую воду.  Прижав локотки напряженно — как будто бежала -  Сидела спокойно, но в ломаном лете бровей,  В том, как оглянулась — почудилось: кони по шпалам!  Погоня по шпалам! Торопятся кони за ней!  2.  Должно быть, не так, но спросил я тогда:  — Откуда ты, лярва? Ты ликом — звезда,  До боли бела, а очами — орда…  Видал я таких! Только чья ты беда?  Все длинные ноги и все поезда  Уносят от этих коней не всегда…  — Чьи кони? — спросил я. — Сама ты откуда?  И девушка мне отвечала: …туда.  И сгорбилась, словно старуха: туда.  И темной ладошкой махнула туда,  Где синюю степь заливала полуда.  Должно быть, не так, но сказала: …юнец,  Очами — отчаян, поломан — да выжил,  Что нянчишь гитару? Садись-ка поближе,  Сыграем про разные эти дела:  Как лисья была я.  Как рысь я была.  Все рыскала градом,  Как горло искала…  Шакала ласкала, С шакалом спала.  Шалавой звалась  И шалавой жила,  И как унесла два залапанных липких крыла  И сердца огрызок в щемящую степь от вокзала!  …Ах, мать-перемать! — кабы голос -  Уж я бы сыграла!  3. Вот так эта девушка, эта старуха сказала.  Быть может, не теми словами, да смысл такой.  Сказала: …сыграй мне, пока я себе не сломала  Синюшную шею на синей свободе степной!  И в гулком вагоне, качаясь и плача, плясала -  Как об ногу — ногу присохшую грязь оббивала.  И листья звенели над ней, словно дикие осы,  И карие косы,  А может быть, карие космы,  А может быть, крылья плясали за хрупкой спиной…

Речитатив для дудки

И была у Дон-Жуана шпага И была у Дон-Жуана донна Анна

М. Цветаева

И была у мальчика дудка на шее, а в кармане — ложка, на цепочке — кружка, и была у мальчика подружка на шее — Анька — хипушка. Мальчик жил-поживал, ничего не значил и подружку целовал, а когда уставал — Аньку с шеи снимал и на дудке фигачил… Дудка ныла, и Анька пела, то-то радости двум притырочкам! В общем, тоже полезное дело — на дудке фигачить по дырочкам. А когда зима подступала под горло, и когда снега подступали под шею, обнимались крепко-крепко они до весны. И лежали тесно они, как в траншее, а вокруг было сплошное горе, а вокруг было полно войны… Война сочилась сквозь щели пластмассового репродуктора, война, сияя стронцием, сползала с телеэкрана. Он звук войны убирал, но рот онемевшего диктора — обезъязычевший рот его — пугал, как свежая рана.  И когда однажды ночью мальчик потянулся к Анне, и уже встретились губы и задрожали тонко, там — на телеэкране — в Ираке или Иране, где-то на белом свете убили его ребенка. И на телеэкране собралась всемирная ассамблея, но не было звука, и молча топтались они у стола. И диктор стучал в экран, от немоты свирепея, и все не мог достучаться с той стороны стекла. А мальчик проснулся утром, проснулся рано-рано, взял на цепочке кружку и побежал к воде, он ткнулся губами в кружку, и было ему странно, когда вода ключевая сбежала по бороде. А мальчик достал из кармана верную свою ложку и влез в цветок своей ложкой — всяким там пчелам назло, — чтобы немножко позавтракать (немножко и понарошку), и было ему странно, когда по усам текло.  Тогда нацепил он на шею непричесанную свою Анну.  И было ему странно Анну почувствовать вновь…  Тогда нацепил он на шею офигенную свою дудку,  Но музыку продолжать было странно, как продолжать любовь. Он ткнулся губами в дудку, и рот раскрылся, как рана,  Раскрылся, как свежая рана. И хлынула флейтой кровь.

 

Прикосновение

Ты просишь рассказать, какая ты…  Такая ты…  Такая ты… вестимо -  Ты мне понятна, как движенья мима,  И как движенья — непереводима.  Как вскрик ладоней,  И как жест лица…  И вот еще — мучения творца -  С чем мне сравнить любимую?  С любимой?  Я слово, словно вещего птенца,  Выкармливал полжизни с языка,  Из клюва в клюв: такая ты, такая…  Дыханьем грел: такая ты, такая…  И лишь сегодня понял до конца -  Тобой моя наполнилась рука -  Вот жест всепонимания людского!  А слово… Что ж, изменчивое слово,  Как птичий крик, вспорхнет и возвратится,  Изменчивости детской потакая,  Изменчивостью детскою губя.  И лишь прикосновенье будет длиться.  И только осязанье длится, длится.  Так слушай же: такая ты… такая…  О, слушай же, как я люблю тебя!

***   
Ветер листья возжег и вспыхнули листья. 
Больно, любимая, больно… 
Ветер тронул ковыль
И кони в степи закачались. 
Не боли, любимая, не боли… 
Отчего эта вечная тяга к высокой печали? 
Отчего эта вечная тяга к высокой любви? 
Мы с годами мудрее, добрее, 
Друг другом довольней. 
…Кони тронули ветер, 
Качнулись в степи ковыли… 
Это ты? Или это Она? 
Больно, любимая, больно. 
Это где-то Высоко болит. 
Не боли… Не боли…

***