ВОТ Я ТУТ ПОДУМАЛ (2)

         Вот я тут подумал, возвращаясь воскресеньем из Недвиговки (читайте - Танаис) от короткой поездки к друзьям. Как всегда бывает, говорили взахлеб. Я даже перебивал порой. Соскучились.

Мне подсунули обалденную книгу стихов Димы Вагина «Стихи от бешенства». Первый раз с его стихами познакомился. Очень сильный поэт. Очень. Если мысленно создать в голове список СТА ЛУЧШИХ ПОЭТОВ современной России, он, в это сотню, войдет непременно. Ну посудите сами, если что-то в этом деле соображаете:

Я любил тебя как любят апельсины...
 Только сильно...Сильно, словно апельсины...
 Апельсины, если в небе только зимы...
 Зимы с запахом бензола и резины.
 Апельсины можно с ядом, можно с мёдом.
 Можно с псиною играться апельсином,
 Отправляя плод в полёт, как солнце в воду.
 Только плеска нет, и в лёд замёрзли зимы.
 Ты не стала героиновой лавиной,
 Винным чадом, героиней, половиной,
 Мне не стало даже больно и обидно.
 Видно в правду не за этим апельсины.
 Дело видимо в нехватке витаминов,
 От того и мозг срывается на прозу.
 Всем зимою не хватает апельсинов,
 Но погиб ли кто от авитаминоза?
 Я для многих буду вкусами поп-корна,
 Я кого-то в эту зиму отогрею.
 Ты полюбишь и люби как любят корни
 Апельсиновых деревьев эту землю

Сидел в электричке, и подумал, что время нынче золотое. И нефиг его тратить. Читал Вагина и восторгался его талантом. Талантищем! Подумал вдруг, а почему он не лейтенант? Он бы был обалденным лейтенантом, к которому внимательно прислушиваются бойцы. Я не к тому, чтобы военизировать всю русскую словесность. Хотя, если что…

А затем зашел в ДЗЕН и прочитал заметку Захара Прилепина. Подумалось: где вы, современные и молодые поэты? Потрясающее ваше большинство. И понял в очередной раз: они сами по себе. 

САМИ. 

ПО СЕБЕ. 

САМИ. 

И это понимание, лично для меня, что дырка.. Будто стрельнули в меня насквозь. Больно.

Впрочем, читайте Прилепина… Источник: https://dzen.ru/a/ZeRr4lCtQWrBj93j

БУЛАТ, ЭМИЛЬ, НАТАН И ЛЮДИ, КОТОРЫХ ОНИ ТАК И НЕ ПОНЯЛИ

Фрагмент из моей книги «Взвод: офицеры и ополченцы русской литературы».

 

«Писавший о людях золотого века вглядывался в склянку тёмного стекла из-под импортного пива – и вдруг, как ему казалось, начинал различать людей и ситуации.

 Державина мохнатые брови, глаза его стариковские и подслеповатые. Шишков сжимает строгий рот. Давыдов не хочет, чтоб его рисовали в профиль – нос маленький. Потом смотрится в зеркало: да нет, ничего. Глинка печально глядит в окно; за окном – тверская ссылка. Батюшков пугается один в тёмной комнате, резко выбегает в зал, еле освещаемый двумя моргающими свечами, шёпотом зовёт собаку – если собака придёт, значит… что-то это значит, главное – вспомнить её имя. Эй, как тебя. Ахилл? Пожалуйста, Ахи-и-ил. Пытается свистеть, кривит губы – забыл как. Вернее сказать, никогда не умел. Катенин наливает полстакана, потом, так и держа бутылку наперевес, задумывается и, спустя миг, быстро доливает всклень. Вяземский с трудом сдерживает ухмылку. Вдруг выясняется, что у него ужасно болит сердце. Он сдерживает ухмылку, потому что если засмеётся в голос – упадёт от боли в обморок. Чаадаев скучает, но он уже придумал остроту и лишь ждёт удобного момента, чтоб устало её произнести. Раевский злится и беспокоен. Играет желваками. Всё внутри у него клокочет. Несносные люди, несносные времена! Бестужев разглядывает дам. Дамы разглядывают Бестужева: «Вера, я тебя уверяю, это же тот самый Марлинский».

 

Наконец, Пушкин. Пушкин верхом, Пушкина не догнать.

 Склянка тёмного стекла, спасибо тебе. Им было проще, жившим тогда, в середине прошлого века: Булату, Натану или, скажем, Эмилю – кажется, кого-то из них звали Эмиль, их всех звали редкими именами. Золотой век они описывали так, словно рисовали тишайшими, плывущими красками: всюду чудился намёк, мелькало что-то белое, бледное за кустами. Обитатели золотого века, согласно этим описаниям, ненавидели и презирали тиранов и тиранию. Но только нелепые цензоры могли подумать, что речь идёт о тирании и тиранах. Разговор шёл о чём-то другом, более близком, более отвратительном.

 

Если вслушиваться в медленный ток романов о золотом веке, можно различить журчание тайной речи, понятной только избранным. Булат подмигивал Натану. Натан подмигивал Булату. Остальные просто моргали. Но в итоге многое оставалось будто бы неясным, недоговоренным.

 

Блестящие поручики отправлялись на Кавказ – но что всё-таки они там делали? Да, вели себя рискованно, словно кому-то назло. Но кто в них стрелял, в кого стреляли они? Что это за горцы такие? С какой они горы?

 С кавказской горы горцы – опасные люди. Михаил Юрьевич, вы бы пригнулись. Не ровен час в Льва Николаевича попадут.

 

Иногда поручики воевали с турками, но зачем, отчего, с какой целью – снова никто не понимал. Что, в конце концов, им было нужно от турок? Наверное, турки первые начали.

 

Или, скажем, финны – чего они хотели от финнов, эти поручики? Или – от шведов?

 А если, не приведи Господь, поручик попадал в Польшу и давил, как цветок, очередной польский бунт – об этом вообще не было принято говорить.

 Поручик наверняка попадал туда случайно. Он не хотел, но ему приказали, на него топали ногами: «А может, тебя, поручик, отправить во глубину сибирских руд?» – кажется, вот так кричали.

 Авторы жизнеописаний поручиков щедро делились со своими героями мыслями, чаяниями и надеждами. Ведь авторы были искренно убеждены, что мысли, чаяния и надежды у них общие, будто и не прошло полтора века».

 ...О чём тут речь, если своими словами и коротко – так, чтоб всю книгу не пересказывать.

 

В советскую послевоенную эпоху наша тайная либеральная общественность ушла в жанр исторического романа, исторического исследования, исторического кино о пушкинской и постпушкинской эпохе. Окуджава и все прочие люди этого круга поставляли тексты о XIX веке и сами втайне видели себя гусарами. Столь же дерзкими и втайне презирающими тиранов.

 Но потом, когда началась перестройка, вдруг выяснилось, что коллективный Булат Эльдарович Эйдельман в той эпохе и в тех гусарах не понял ничего.
 Гусары, может, писали эпиграммы время от времени и даже в декабристские общества попадали, но есть нюанс.

 

На любой войне – они выбирали сторону России. Вчерашние декабристы в том числе. Шли и воевали – на Кавказ, в Польшу, куда угодно.

 А наш ненаглядный Окуджава, и Беллочка, и Женечка в красном пиджаке, и все-все-все они – занялись ровно противоположным.

 

Они стали болеть за Дудаева, за Басаева, за Румынию против Приднестровья и за свободу Прибалтики.

 

Тут и выяснилось: никакие они ни хрена не гусары, ни разу. Увы.

 Об этом – в книге. Рекомендую в день писателя – не просто искренне, но и убеждённо. Эти биографии надо знать. Чтоб в следующий раз не перепутать реальных гусар с имитаторами.

Вот всё на сегодня. 

С уважением ЮРИЙ КИСЛОВ